Американские ученые представили, можно сказать, революционный метод обнаружения места опухоли в теле человека по всего лишь одной капле крови. Предполагается, что методика сможет спасти множество онкобольных.

Полной победы над раком в обозримом будущем точно не предвидится: ученые пока не могут решить множество связанных с такими заболеваниями проблем. Одна из них кроется в сложности диагностики. Иными словами, люди умирают потому, что болезнь выявляют на поздних стадиях. Свое решение представили калифорнийские биологи, создавшие методику, которая сможет выявить рак после анализа одной капли крови, а кроме того, подскажет местонахождение первичной опухоли. Результаты исследования опубликованы в журнале Nature Genetics.

Кун Чжан (Kun Zhang) и его коллеги обратили внимание на то, что каждая ткань организма человека имеет уникальный набор т. н. эпигенетических меток. Последние являются особыми химическими выростами на поверхности молекул ДНК, меняющими работу тех или иных генов. Ученые подсчитали такие метки на поверхности культур ранее изученных раковых клеток из десяти разных органов и тканей человеческого организма. Затем биологи создали специальный алгоритм, позволяющий на основе анализа выростов на поверхности раковой ДНК определять, откуда берут свое начало следы ракового заболевания в человеческой крови.

Проведенные в дальнейшем эксперименты показали, что представленная методика способна выявлять место появления опухоли с точностью от 82 до 90 процентов, даже если имело место образование метастаз. Сами исследователи надеются, что их метод позволит спасти тысячи жизней. 

Напомним, в апреле 2016 года сообщалось о позитивных результатах работы другой команды исследователей, также занимающихся вопросом выявления раковых заболеваний. А еще раньше ученые из США представили метод, позволяющий оценить успешность химиотерапии, используя специальные наночастицы. Эффективность (или неэффективность) лечения рака можно будет определить уже через восемь часов после начала химиотерапии.

7.03.2017 Источник: naked-science.ru

 

 

Автор журнала The Atlantic побеседовала со сторонниками и противниками движения за продление человеческой жизни, которое объединяет профессоров, миллиардеров Кремниевой долины и даже одного кандидата в президенты Америки.

«То есть вы не хотите умирать?» — спросила я у Золтана Иствана, когда он еще хотел стать первым президентом-трансгуманистом. Мы сидели в лобби университета Балтимора, за окном стояла осень 2016 года.

«Да. Никогда» — ответил он твёрдо.

Истван — атеист, который смахивает на героического персонажа из советских книжек для детей — поясняет, что ему очень нравится его жизнь. В будущем она станет ещё лучше, и он хочет самостоятельно решать, когда она закончится. 

Отказ от старения стал одним из пунктов его предвыборной кампании, слоганом которой могла бы стать фраза «Пусть смерть станет опциональной». Чтобы донести свою идею до людей, Истван колесил по стране в «автобусе бессмертия» — коричневом фургоне, разрисованном под гроб.

Конечно, он понимал, что проиграет. Однако Истван хотел познакомить людей с трансгуманизмом — идеей о том, что технологии позволят людям вырваться из физиологических и умственных оков. Так, Золтан, помимо прочего, назвал старение болезнью. 

В свою руку он имплантировал чип, который заменяет ему ключ от дома. Своим детям он хочет вставить такие же. По его словам, он будет очень удивлен, если «мы скоро не станем сращивать наших детей с машинами». 

Он с радостью бы заменил свои руки биотическими, чтобы точнее бросать мяч в водном поло. Но больше всего Истван хочет потоптать землю ещё пару веков, чтобы увидеть всё это своими глазами. Может быть, тогда он вступит в рок-группу или станет профессиональным сёрфером, чтобы распугивать морских обитателей своей столетней бородой.

Свой капитал Истван сколотил, торгуя недвижимостью. Но в 2003 году во время своей поездки во Вьетнам в качестве репортера National Geographic он едва не подорвался на старой противопехотной мине. Это событие так его потрясло, что он бросил другие занятия и посвятил себя идее трансгуманизма.

 

Я подумал: «Смерть – это отвратительно». Как бы нам её избежать?

 

Его основная цель — продлить человеческую жизнь до гораздо более впечатляющего предела, чем текущие 122 года. А может, и до бесконечности. И цель эту разделяют многие футуристы из Кремниевой долины и не только. 

Инвестор Питер Тиль, который называет смерть «величайшим врагом человечества», оплачивает работу исследователей вроде Синтии Кеньон — она, по сообщениям The Washington Post, в прошлом апреле вдвое увеличила продолжительность жизни червей, покопавшись в их геноме. 

По информации журнала Inc, основатель Oracle Ларри Эллисон тратит сотни миллионов долларов на поиск средств от старения, а основатели Google Ларри Пейдж и Сергей Брин открыли дочернюю компанию Google Calico с единственной целью — «излечить смерть». 

В президентство Дональда Трампа поиски бессмертия могут ускориться: среди отобранных им кандидатов на должность главы Управления по контролю за продуктами и лекарствами числится Джим О’Нил, член совета директоров SENS Research Foundation — фонда, спонсирующего исследования старения.

При этом компании, предлагающие продление жизни, уже существуют. Есть несколько фирм, занимающихся криогенной заморозкой людей, которым нравится перспектива пролежать сотни лет в жидком азоте, чтобы наши гораздо более искусные в медицине потомки потом их оживили. 

Британская девушка-подросток не так давно через суд получила право на криогенную заморозку после смерти. После того как в октябре 2016 года она умерла, её тело поместили в одну из капсул в подвале криогенной компании из Мичигана.

Тем временем, как сообщает The Guardian, ученые из Калифорнии скоро запустят клинические исследования, в ходе которых кровь участников «очистят» от протеинов, влияющих на старение. После этого жизнь их, возможно, станет длиннее, а здоровье — лучше. Также на людях тестируют лекарство под названием «Рапамицин», которое на четверть продлевало срок жизни мышей.

Если мы поймем, какое химическое соединение говорит телу, что пора сворачиваться, то можно будет сделать так, чтобы человек долго оставался в каком-то определённом возрасте и не старел.

— Шелдон Соломон , профессор психологии в Колледже Скидмор

Тяга миллиардеров Кремниевой долины к бессмертию может даже иногда напоминать пародию. Однажды Эллисон из Oracle сказал: «Смерть меня раздражает». Он выразился так, будто этот столп мироустройства — не что иное, как очередной потребительский пунктик, который можно обуздать с помощью приложения.

Но давайте предположим, что всё-таки можно. Допустим, скоро жизни людей станут значительно длиннее, а может, у них и вовсе не будет конца. Миллиардеры возрадуются и смерть станет опциональной.

Если мы и правда стоим на пороге невероятно длинной жизни, стоит задуматься, как это повлияет на человеческое общество. Хватит ли у нас мотивации, чтобы закончить хоть какое-нибудь из наших начинаний, если у каждого из нас не будет финальной черты? (Будучи журналистом, уверяю, что писать без дедлайна — то ещё занятие). 

И не растранжирим ли мы наше время, насмехаясь над процессом, ранее называемым смертью, заполонив при этом планету? Станет ли Земля раем для вечно молодых творцов или адским домом для престарелых? Ответ на эти вопросы зависит от того, чем для вас является сама жизнь.

 

 

Я не осознавала масштаба распространения идеи бессмертия до одного обеда с моим другом, который ещё более консервативен, чем я — его даже нет в Twitter.

«Я тут брала интервью у человека, который хочет жить вечно. Разве это не дико?» — спросила я. «В смысле? То есть ты не хочешь жить вечно?» — последовал ответ.

Затем он объяснил, что если бы смерть не грозила бы ему даже в отдаленной перспективе, он смог бы, наконец, заняться всеми хобби и реализовать все свои мечты. Может, даже сменить профессию, например, стать архитектором (сейчас он юрист). Математика ему никогда не давалась, но с бессмертием у него было бы достаточно времени, чтобы её постигнуть. А каждые четыре года он мог бы уходить в творческий отпуск, чтобы повидать мир.

Признаюсь, его мечты о бесконечной жизни с решением интегралов и сплавами по тропическим рекам заставили меня задуматься о пользе бессмертия. Даже если бы мне удалось продлить свою жизнь всего на пару лет, я смогла бы наконец посмотреть все интересные сериалы на Netflix и прочитать всё, что насохраняла в Pocket.

А речи сторонников бессмертия о том, что можно будет увидеть, как растут их дальние потомки, я просто пропускала мимо ушей — детей у меня нет и вряд ли будут.

Однако если бы у меня были гарантии того, что в свои девяносто лет я всё ещё буду энергичной и не растеряю остроты ума, возможно, моё отношение к этому вопросу изменилось бы. Я бы не беспокоилась о том, что дети повлияют на мою продуктивность, ведь запасы этой самой продуктивности были бы бесконечными. 

Конечно, когда дети только появились бы, мне, пожалуй, пришлось бы пережить несколько бессонных ночей и тяжелых дней (разве что умники из Кремниевой долины всё-таки доведут до ума роботов-нянь.) Но как только Ольга-младшая покинет отчий дом, чтобы работать каким-нибудь корреспондентом «Марсианских новостей», я с лихвой компенсирую всё время, потраченное на её воспитание.

Это чувство неограниченности возможностей во многом и мотивирует всех сторонников бессмертия.

Научиться играть на всех инструментах в оркестре. Написать книгу на каждом из крупных языков. Посадить сад, а потом смотреть, как он растёт. Обучить прапраправнуков ловле рыбы. Слетать на Альфу Центавра или просто наблюдать за ходом истории в течение сотен лет. 

Всё это невозможно реализовать в условиях текущей продолжительности жизни. Но если мы с самых ранних лет будем понимать, что нам предстоит бесконечная жизнь, мы сможем заниматься проектами длинной в сотни или тысячи лет.

— фрагмент из книги Ника Бострёма, оксфордского философа и крестного отца движения за продление жизни, и его коллеги Ребекки Роач

У смерти множество недостатков. В частности, из-за неё человек может никогда не развить свой потенциал на полную. Судя по моему текущему состоянию, я, предположительно, умру в 82 года. Но что если на написание величайшей во всей Америке заметки в блоге мне нужно 209 лет?

И всё же жизнь в этом дивном новом мире может оказаться попросту очень скучной — так считает Мэтью Ляо, директор Центра биоэтики в Нью-Йоркском университете. Как объясняет Ляо, жизнь сродни вечеринке — у неё есть начало и есть конец.

Мы рады тому, что вечеринка идёт всего час, и мы её не пропустили. Так что стараемся повеселиться от души, пока есть время. Но представьте, что она идёт вечно. Так себе получится вечеринка, ведь вы сможете пойти на неё завтра или через месяц. Некуда больше спешить.

— Мэтью Ляо

Древнегреческие эпикурейцы считали так же, вспоминает Соломон, — для них жизнь была пиром.

Если долго есть, сначала наступит пресыщение, затем в желудке не останется места, а потом от этой еды и вовсе станет тошнить.

— Шелдон Соломон

 

Каждый из нас уникален отчасти потому, что у нас есть особая история. Собственный сюжет с началом, серединой и концом.

 

Дэн Макадамс, профессор психологии из Северо-Западного университета, объясняет: люди воспринимают свои жизни как последовательность сюжетов.

Не может быть истории без конца. Как же нам относиться к событиям, если каждому из нас будет дано бесконечное количество попыток? Например, поскольку мы смутно понимаем, что люди должны умирать где-то в 80 лет, то тех, кто умер в 20, мы жалеем больше, чем умерших в 78. 

Но, как отмечает Макадамс, если все станут жить до 500 лет, это может измениться. Ведь тогда смерть 90-летнего человека мы будем оплакивать так, как сейчас оплакиваем смерть ребёнка.

Эволюция и культура превосходно научили нас тому, что жизнь относительно коротка и ограниченна, так что нужно быть осторожными и умудриться не напортачить в ней.

— Дэн Макадамс

Разумеется, если благодаря технологиям мы не только будем жить дольше, но и станем умнее, то кто знает, какие сюжеты мы сможем для себя сочинить.

Бострём отметает мысль о том, что неизбежность смерти мотивирует нас и придаёт смысл нашим жизням.

Обычно именно молодые люди с наибольшей энергией занимаются разными вещами. Чем ближе человек к смерти, тем менее он вовлечён в жизнь. Отчасти это связано с тем, что его здоровье попросту ослабевает.

— Ник Бострём

Что он и намеревается исправить.

 

 

Но если у нас появится возможность продлить человеческую жизнь, кому стоит дать к ней доступ? Истван считает, что технологии продления жизни должны быть доступны всем и каждому, а не только богачам. Он поддерживает универсальную систему здравоохранения, в самый фундамент которой положено продление жизни. 

Как считает Истван и его единомышленники, затраты на эту систему не выйдут из-под контроля, поскольку долгоживущие люди будут здоровее. А оплачивать свою универсальную Zoltancare он собирается из средств, полученных от продажи государственных земель на западе Соединённых Штатов.

Есть и другое мнение: вскоре после появления технологии продления жизни цены на неё резко упадут, и она станет доступна всем, как это было с персональными компьютерами.

Но что насчет краткосрочных рисков? Ведь тогда богатые могут стать ещё богаче, а бедные — ещё беднее.

— Мэтью Ляо

Поскольку богатые первыми станут жить дольше, они смогут сконцентрировать в своих руках ещё больше ресурсов. В таком случае социальное расслоение ещё сильнее увеличится.

Но, с другой стороны, так сейчас устроено общество.

Если сейчас кто-то придумает лекарство от рака, мы не скажем «а давайте-ка попридержим его, пока у всех не появится к нему доступ». Следуя этой логике, нам нужно немедленно прекратить пересадки почек.

— Ник Бострём

Однако даже если вечная жизнь будет распространена равномерно, никуда не денется проблема того, что же делать со всеми бессмертными людьми. В конце концов, на Земле может просто закончиться место. Одно из решений таково: значительно урезать появление новых людей и сконцентрироваться на здоровье и долголетии тех, кто уже рождён. 

Как это формулирует философ Ян Нарвесон: «Мы с радостью будем делать людей счастливыми, но сократим появление новых счастливых людей».

Однако это может означать, что у нас не будет прапраправнуков, чтобы ходить на их детсадовские утренники. Также есть вероятность того, что если мы будем меньше бояться смерти, наши «племенные» инстинкты перегорят, и в итоге проблема перераспределения ресурсов будет отчасти решена.

Соломон, психолог из Скидмора, изучает теорию управления страхом смерти, которая гласит, что знание о неотвратимости смерти заставляет людей быть более сдержанными. Если постоянно напоминать субъектам о смерти, они начинают более твёрдо придерживаться своего взгляда на мир, меньше доверять посторонним людям и даже перестать, скажем, поддерживать харизматичных, но не особенно квалифицированных лидеров. 

Так что, возможно, стоит нам только убрать смерть из уравнения, как мы сразу же ратифицируем все мировые договоры и равномерно распределим запасы еды на планете.

Но это только в том случае, если из-за бессмертия мы, наоборот, не станем параноидально опасаться преждевременной и беспричинной смерти. Ведь даже если мы разберемся со старением, несчастные случаи никуда не денутся.

Допустим, вы ожидаете, что доживете до 5 тысяч лет. Но во время заморозки вашей головы случается перепад напряжения и содержимое вашего черепа превращается в кашу. Так что мы рискуем стать более сверхбдительными.

— Шелдон Соломон

Ляо и другие считают, что другим решением проблемы перенаселения могут стать межзвездные путешествия, — которые, как они надеются, когда-нибудь станут возможными. Когда Земля начнет погибать от огромного количества людей, её бессмертные жители смогут просто перебраться на другую планету.

На это я сказала ему, что мне не очень-то нравится перспектива провести вечность на Венере в компании молодых миллиардеров.

Но что, если на Венере будут все ваши друзья? Или вот вам более приземлённое сравнение: Сидели ли бы вы здесь, если бы все они оказались в Бруклине?

— Мэтью Ляо

Также, следуя мысли Ляо, космические путешествия станут отличным средством от скуки. Сейчас перелёты между звездными системами длятся слишком долго, но если и человеческая жизнь станет дольше, это перестанет быть проблемой. Нам всегда будет чем заняться, ведь можно будет бесконечно исследовать планеты. И мы все радостно «состаримся» в нашем межзвездном фургончике.

К тому же, как объясняет Ляо, люди часто занимаются уникальными вещами: создают новые отношения, пишут музыку, изучают что-нибудь или любуются чудесами природы.

— Если в этом суть человеческого существования, и у вас есть возможность продолжить заниматься всеми этими вещами, почему бы не продлить свою жизнь? — спросил меня он.

— Ну, мне, вроде бы, нравится туризм.

— Может, тогда вам бы понравилось исследовать горы Марса?

— Да ладно, полагаю, что не настолько.

Есть и более мрачная сторона вопроса: не станут ли бессмертные люди менее равнодушными к естественной человеческой уязвимости. Другими словами, общество может разделиться на тех, кто глотает таблетки против старения и на презренных обычных людей.  

Родителей с детьми-инвалидами могут осуждать за то, что они «не поступили как в Гаттаке», как это называет Ляо. (В программе Иствана сказано: «Мы будем развивать науку и технологии, чтобы излечить все недуги людей»). 

Придется решать, должны ли те, кто решил не принимать таблетку вечной молодости, платить больше за здравоохранение. Хуже того, отправившись на новую планету, бессмертные оставят Землю обычным людям, и это станет самой жесткой формой сегрегации.

Увидев то, как сторонники бессмертия преклоняются перед генетикой, кое-кто может подумать, что они стремятся искоренить человеческую уникальность. Эту тему поднимает Мелинда Холл, профессор философии в Стетсонском университете и автор недавней книги о трансгуманизме.

Люди с инвалидностью говорят: «Это исходная часть моей личности». Так что когда вы предлагаете избавиться от всех форм инвалидности, для них это звучит крайне неприятно.

— Маргарет Холл

Истван считает, что таких людей меньшинство.

Готов дать руку на отсечение, что большинство инвалидов будут очень рады, когда технологии трансгуманизма позволят им раскрыть их потенциал.

— Золтан Истван

Конечно, спорить на руку легко, когда можно в любой момент заменить её бионической конечностью.

И всё-таки, по словам Холл, трансгуманисты неправильно понимают суть проблем человечества.

Люди голодают и умирают, но мы собираемся построить колонию на Марсе? Есть множество вариантов того, как можно потратить миллиарды долларов с большей пользой.

— Маргарет Холл

Конечно, миллиардеры продолжат следовать за своими мечтами. Стоит надеяться, что на пути к бессмертию они откроют что-нибудь более полезное для широких слоёв населения. Как выяснилось недавно, метформин, старое лекарство от диабета, может продлевать жизнь животных, и сейчас его тестируют как средство от старения. 

Если оно и правда поможет людям быть здоровее в старости, некоторые назовут это «революцией в здравоохранении», даже если оно не поможет Питеру Тилю встретиться с его киберпотомками в 2450 году.

Тогда современные сторонники продления жизни рискуют пойти по стопам исследователей, которые хотели попасть в другую галактику, а оказались на Луне.

Алхимики искали бессмертие и способ превращения материи в золото. В этом они потерпели крах, однако одновременно изобрели химию. А Понсе де Леон не нашел фонтан молодости, зато открыл Флориду.

— Шелдон Соломон

3.03.2017 Источник: vc.ru

 

Серповидные эритроциты

 

Французские и американские ученые сообщили о первом случае излечения человека от серповидноклеточной анемии с помощью генной терапии. Пациентом стал подросток из Франции. Описание случая приводится в New England Journal of Medicine.

Серповидноклеточная анемия — это наследственное заболевание, обусловленное одиночной мутацией в гене бета-субъединицы гемоглобина (белковая часть гемоглобина состоит из двух альфа- и двух бета-субъединиц). Дефектный гемоглобин (HbS), отдавая тканям кислород, полимеризуется с образованием волокон, которые деформируют эритроциты, придавая им серповидную форму. Такие эритроциты хуже проходят через мелкие сосуды, что приводит к образованию тромбов, а также быстрее разрушаются, из-за чего возникает анемия.

Для лечения серповидноклеточной анемии в настоящее время одобрено только одно лекарство — гидроксимочевина. Она способствует синтезу младенческой (фетальной) формы гемоглобина, которая снижает концентрацию HbS и замедляет его полимеризацию. Однако препарат действует не на все клетки и обладает множеством побочных эффектов. Небольшому числу пациентов (примерно 18 процентам) можно помочь пересадкой донорского костного мозга. Подобные виды лечения не могут покрыть потребности всех больных, и ученые на протяжении десятков лет занимались разработкой генной терапии заболевания. После успешных ее испытаний на животных в 2014 году начались клинические испытания этого метода лечения.

Одним из участников испытаний, которые продолжаются до сих пор на базе Детской больнице Неккер в Париже, стал мальчик, болевший серповидноклеточной анемией с рождения и наблюдавшийся в этом медучреждении. В возрасте от двух до девяти лет пациент получал гидроксимочевину без выраженного эффекта: у него наблюдались повторные тромбозы мелких сосудов (в том числе дважды — легочных) и двусторонний очаговый некроз бедренных костей. С 2010 года ему проводили профилактические переливания эритроцитарной массы.

В октябре 2014 года, когда мальчику было 13 лет, ему провели генную терапию в соответствии с протоколом, разработанным французскими учеными и американской компанией Bluebird Bio. На первом этапе лечения у пациента дважды забрали ткань костного мозга (для проведения терапии и создания резервного запаса) и выделили из нее мультипотентные кроветворные клетки (CD34+). В эти клетки с помощью обезвреженного лентивируса ввели ген здорового варианта бета-глобина β^A-T87Q. Средняя доза геннотерапевтического препарата LentiGlobin BB305 составила 1,0 и 1,2 копии вирусного вектора на клетку.

После этого мальчику провели миелоабляцию (уничтожение кроветворных клеток) бусульфаном. Через два дня ему ввели модифицированные клетки. На всем протяжении лечения пациенту переливали кровь, пока уровень β^A-T87Q не достиг от 25 до 30 процентов от всего гемоглобина на 88 день терапии.

На шестой месяц уровень общего гемоглобина в крови мальчика стабилизировался на показателях от 106 до 120 граммов на литр (около нижней границы нормы). К девятому месяцу после введения модифицированных клеток β^A-T87Q составлял 46 процентов, а к 15 месяцу — 48 процентов от всего гемоглобина.

В течении более чем 15 месяцев наблюдения у пациента не наблюдалось никаких клинических событий, связанных с серповидноклеточной анемией, показатели анализа крови нормализовались. По итогам наблюдения всю медикаментозную терапию отменили за ненадобностью. Основные побочные эффекты были связаны с миелоабляцией и устранены в процессе лечения.

Помимо описываемого пациента к настоящему времени терапию препаратом LentiGlobin BB305 получили еще несколько десятков французских и американских участников испытаний с серповидноклеточной анемией и другим наследственным дефектом бета-глобина — бета-талассемией. Предварительные результаты лечения признаны обнадеживающими, однако окончательные выводы делать пока рано, пишут авторы работы.

Недавно были разработаны несколько других экспериментальных подходов к терапии серповидноклеточной анемии и других гемоглобинопатий. В частности, ученые успешно испытали на мышах и клетках человека редактирование дефектного гена с помощью системы CRISPR/Cas9, убедились, что вещества, увеличивающие объем эритроцитов, препятствуют их деформации, и разработали метод генетической коррекции мутаций гемоглобина, основанный на пептидонуклеиновых кислотах.

 

6.03.2017 Источник: Олег Лищук nplus1.ru

 

 

В Государственном научно-исследовательском институте особо чистых препаратов Федерального медико-биологического агентства (ФМБА) России завершаются доклинические испытания «Белка теплового шока» — лекарства, которое может совершить революцию в онкологии. Это принципиально новое средство для лечения злокачественных опухолей, полученное с помощью биотехнологий. Ученые предполагают, что оно поможет людям с неизлечимыми сегодня опухолями. Успех в создании препарата был достигнут с помощью космического эксперимента. Об этом корреспонденту «Известий» Валерии Нодельман рассказал замдиректора института по научной работе, член-корреспондент РАН, доктор медицинских наук, профессор Андрей Симбирцев.

— Что является основным действующим веществом нового лекарства от злокачественных образований?

— Наш препарат имеет рабочее название «Белок теплового шока» — по основному действующему веществу. Это молекула, которая синтезируется любыми клетками организма человека в ответ на различные стрессорные воздействия. О ее существовании ученые знали давно. Первоначально предполагалось, что белок может только защищать клетку от повреждения. Позже выяснилось, что помимо этого он обладает уникальным свойством — помогает клетке показывать свои опухолевые антигены иммунной системе и тем самым усиливает противоопухолевый иммунный ответ.

— Если организм вырабатывает такие молекулы, почему же он сам не справляется с раком?

— Потому что количество этого белка в организме минимально. Его недостаточно для достижения терапевтического эффекта. Также невозможно просто забрать эти молекулы из здоровых клеток, чтобы ввести в больные. Поэтому была разработана особая биотехнология по синтезированию белка в количестве, необходимом для создания препарата. Мы выделили ген человеческой клетки, который отвечает за производство белка, и клонировали его. Затем создали штамм-продуцент и заставили бактериальную клетку синтезировать человеческий белок. Такие клетки хорошо размножаются, что позволило нам получить неограниченное количество белка.

— Ваше изобретение состоит в создании технологии получения «Белка теплового шока»?

— Не только. Мы также смогли изучить его структуру, расшифровать механизм противоопухолевого действия на молекулярном уровне. ФМБА обладает уникальной возможностью проводить медицинские исследования с помощью космических программ. Дело в том, что для рентгеноструктурного анализа действия белка необходимо сформировать из него сверхчистый кристалл. Однако в условиях земного притяжения получить его невозможно — белковые кристаллы растут неравномерно. Родилась идея вырастить кристаллы в космосе. Такой эксперимент был проведен в 2015 году. Мы упаковали сверхчистый белок в капиллярные трубочки и отправили их на МКС. За шесть месяцев полета в трубочках сформировались идеальные кристаллы. Они были спущены на землю и проанализированы в России и Японии (там есть сверхмощное оборудование для рентгеноструктурного анализа).

— А эффективность препарата уже доказана?

— Мы провели опыты на мышах и крысах, у которых развивались меланомы и саркомы. Курсовое введение препарата в большинстве случаев приводило к полному излечению даже на поздних стадиях. То есть уже можно с уверенностью сказать, что белок обладает необходимой для лечения рака биологической активностью.

 

 

— Почему вы думаете, что «Белок теплового шока» поможет не только при саркоме, но и при других видах злокачественных образований?

— В основе нового препарата — молекула, которая синтезируется всеми видами клеток. Никакой специфичности у нее нет. На другие виды опухолей препарат будет действовать благодаря этой универсальности.

— Нужно ли будет для создания препарата каждый раз отправлять белок в космос?

— Нет. Создание кристалла в невесомости требовалось только для научного этапа разработки препарата. Космический эксперимент лишь подтвердил, что мы на правильном пути. А производство будет исключительно земным. Собственно, мы уже изготавливаем препарат на производственных участках НИИ. Он представляет собой раствор белка, который можно вводить пациентам. Мышам мы вводим его внутривенно. Но, возможно, во время клинических испытаний найдем более эффективные подходы — например, оптимальной может оказаться адресная доставка белка в опухоль.

— Есть ли побочные эффекты у нового препарата?

— Пока никаких проблем не выявлено. Во время тестирования «Белок теплового шока» не проявил токсичности. Но окончательно мы сможем сделать вывод о полной безопасности препарата только после завершения доклинических исследований. На это потребуется еще год.

— И потом вы сможете начать клинические испытания?

— Это целиком зависит от того, удастся ли нам найти источник их финансирования. На доклинический этап мы получили грант от Министерства образования и науки. Клинические исследования стоят очень дорого — около 100 млн рублей. Обычно они проводятся на условиях софинансирования: находится частный инвестор, который вкладывает средства, а государство возвращает 50% в случае успешного завершения. Мы рассчитываем на поддержку Минпромторга или Минздрава.

— А частный инвестор уже найден?

— Нет. Нам предстоит большая работа с его поисками. Можно было бы предложить японцам выступить инвесторами, но хочется начать с России, так как это отечественная разработка. Будем стучаться во все двери, потому что препарат уникальный. Мы стоим на пороге открытия совершенно нового средства лечения рака. Оно позволит помочь людям с неизлечимыми опухолями.

— Ведутся ли подобные разработки за рубежом?

— Мы слышали о попытках получить препарат «Белка теплового шока» в разных странах. Такие работы ведутся, например, в США, Японии. Но пока никто не опубликовал их результаты. Я надеюсь, что сейчас мы опережаем в этом вопросе зарубежных коллег. Главное — не остановиться на этом пути. А это может случиться только по одной причине — из-за нехватки финансирования.

— Когда реально, при всех благоприятных обстоятельствах, человечество сможет получить лекарство от рака?

— Полные клинические испытания обычно проходят два-три года. К сожалению, быстрее не получится — это серьезное исследование. То есть с учетом финальной стадии доклинических исследований пациенты получат новое лекарство через три-четыре года.